Интервью с клоуном

Впереди у клоуна — день рождения и одновременно выступление в буффонадном спектакле «Хаотичный Одиссей» в Тель-Авиве. А назавтра — работа в полунинском «Снежном шоу» в Испании…

— А что ещё? Спросим у него самого. Что у клоуна впереди, а что сзади?
— Впереди у клоуна нос, а сзади — то место, по которому он получает пинки. Если ему не везёт.

— Когда клоун падает — это смешно? Где граница между серьёзностью и смехом?
— Когда нарочно — смешно, когда нечаянно — он делает так, будто нарочно. Когда у клоуна падает нос или рейтинг — это грустно. Граница проходит перед башнями-близнецами: до их падения смешно, после — грустно.

Слова «израильский клоун» ко многому обязывают. Они означают, что артист вышел за пределы страны. Вы скажете — подумаешь! Однако же тут масса просто клоунов — но «израильских клоунов» я что-то не припомню.

— Какой будет спектакль. Иногда хочется плюнуть (но это чаще утром), иногда — щелбана дать себе в зеркале, иногда обезьяньи рожи строить или с собой ругаться, но только с любовью — например, лопух ты, балбесушка ты мой.

— У Бёлля клоун одинок. А ты?

— По-настоящему принятие своего полного одиночества — обязательное условие для правильных взаимоотношений с этим миром — мне ещё не совсем даётся. Ведь ты не пришит нитками к самому себе, хотя сознание вроде бы в пределах тебя. Хотя некоторые считают, что вообще нет «Я», «Ты», «Он», «Она» — всё слито. Но когда на больную мозоль наступишь, кричат они, а не кто-то другой. Ходжа Насреддин придумал, как найти ясность в сложности. Сидели люди, свесив ноги, и перепутали, где чья нога. Позвали Ходжу. Он взял палку и стал лупить всех подряд…

Другая восточная притча. Одной женщине приснился сон, что за ней гонится страшный демон, огромный, с кривыми клыками, огненными глазами. Она убегала со всех ног, но он загнал её на край обрыва. В отчаянии она обернулась к чудовищу: «Что ты будешь со мной делать?» — «Не знаю, это же твой сон», — ответил демон.

— Может ли быть клоун overqualified, иными словами, не мешает ли тебе, что ты, кроме клоунства, занимаешься ещё и переводами, фотографией, видеомонтажом, сочинением песен и саморефлексией?
— В некотором смысле разносторонность мешает двигаться в одном направлении… Но это же характер! Таким людям надо находить в жизни центр — опору и от неё путешествовать. Есть разные люди. Слава Полунин, например, говорил, что он занимался каждым делом по пять лет, чтобы его исчерпать, — танцем, балетом, пантомимой или ещё чем-то. Потом стал заниматься тем, что лучше всего получается.

— Тебе довелось играть в «серьёзном театре»: в комедии «Хитроумная вдова» Карло Гольдони. Какая разница между актёрством и клоунством?
— По большому счёту разницы нет: клоун — тот же актёр, те же театральные законы, просто говорит на другом языке.

— А по малому счёту?
— Основная разница — устройство драмтеатра отличается от устройства клоунады. Там текст, построение роли, персонаж, с которым что-то происходит…

— Но у Вахтангова, например, были размыты и текст, и персонажи, которые реагируют по обстановке…
— Да, если режиссёр и актёры настроены, все размятые, разогретые — как бы живой драмтеатр… Но там, где я играл, — это попытка выдрессировать неподготовленного актёра до уровня театрального механизма. Чтобы он худо-бедно функционировал.

— Кстати о механизме: как «Снежное шоу» столько лет не превращается в рутину?
— Там несколько параметров. Слава тасует людей и роли; меняются площадки, так что спектакль не стоит на месте. А поскольку конструкция спектакля универсальна, всегда есть возможности, хотя и небольших, но поисков — то грим по-другому сделаешь, то другого персонажа в голове построишь… Каждый день видишь одних и тех же коллег, но меняются реакции, отношения. Мы же живые. Это жизнь.

— В десятках стран и сотнях городов, где ты работал в «Снежном шоу», были разные публики. Например, была ли разница между Бродвеем и Тайванем или Южной Кореей?
— Последнее впечатление у меня было в Мексике. У всех появились цифровые камеры. И вот после спектакля все те полторы тысячи, которые смотрели спектакль, выстраиваются в очередь — каждый по отдельности хочет с тобой сфотографироваться.

Мой отец — butterfly philosopher, так он сам себя называет, то есть легкомысленный человек, склонный к размышлениям о смысле всего сущего. Он весёлый, любит петь – в детстве мне приходилось нелегко гулять с взрослым дядькой, который поёт во весь голос и может остановиться поболтать с прохожим ребёнком. Дети его любили, некоторые взрослые думали, что он ку-ку, в общем, вот что получается, когда человека, склонного к клоунаде и актёрству, мамаша загоняет в строительный институт, чтобы сделать из него приличного человека. Так что неудивительно, что мой сводный брат, обладающий многими талантами, в конце концов стал клоуном – в некотором роде воплотил в жизнь мечту отца. Он (брат Фёдор Макаров) работает у Славы Полунина в спектакле, который называется Snowshow, то есть «Снежное шоу», в январе этими плакатами заклеено пол-Москвы.

В Азии реагируют всей массой абсолютно единодушно и синхронно. Когда шарик-планета щёлкает по носу Жёлтого — это вызывало почему-то восторг, шквал какой-то: «У-у-у» или «А-а-а». Всегда в этом месте — один и тот же звук с той же мощностью. На работу техники приходят минута в минуту и так же точно уходят.

Русская публика, естественно, больше склонна к глубокому переживанию и драматизму; голландцы тоже тонкие, внимательные и чувствительные, очень обстоятельно воспринимают… Мексиканцы — тёплые, доброжелательные. Американцы — разные.

В Америке меня всегда поражали маленькие дети, которые воспитаны в нормах взрослого мира. Подходит пятилетний карапуз и так важно: «Спасибо, сэр, вы очень хорошо потрудились!»

Известно, конечно, что из-за наводнения информацией за последние годы очень много утрачено наивности, открытости. Поэтому довольно трудно встретить живую и открытую реакцию. Как узнать, что глубоко затронул? В России очень часто у людей глубокие реакции, но с каждым годом меньше таких людей, реакция заблокирована или смазана, виртуальный мир туманит мозги, люди погружаются в сон какой-то, что ли.

— Помню, как тебя два часа шмонали израильские таможенники, когда ты прилетел из Амстердама в безумной шапке с косами. Что это за стиль?
— Раньше мне хотелось устраивать провокации на улице, докапываться до таможенников, полицейских — заявлять о своём существовании в реальном мире; но в этом мире, как только начинаешь выделяться, сразу приглашаешь на свою голову неприятности.

Как, например, эта шапка — из-за неё они почему-то решили, что я везу наркотики. Все швы в вещах перещупали… Или в тюрьму попал в Марселе — снимал облаву на арабских торговцев, а в аппарате не было плёнки… Постепенно, со временем, после этих столкновений и неприятных ощущений, эпатаж спадает.

Несколько лет назад практически всегда, когда я летел куда-то на гастроли, любил свалять дурака, устроить хулиганство в очереди — нарушить это напряжение рутины; в лифте, допустим, где все молчат и не смотрят на другого. Сейчас тоже иногда не выдерживаю, но уже меньше. Вообще-то очень уважаю людей непосредственных, тех, кто делает что хочет.

— А Слава занимается эпатажем?
— Слава занимается, но осторожно. Он любит дурить, как и мы все. Но когда клоун начинает валять дурака в жизни, наши иногда ворчат: а сцена для чего? При этом Слава всегда включает в труппу пару неисправимых хронических дураков, которые не могут жить нормальной жизнью, и всегда с ними приключаются какие-нибудь истории. Они действительно вносят какое-то веселье или хаос в любую структуру.

— Ты имеешь в виду среди клоунов?
— Да, есть люди, которые уже работниками стали, у них дурачество только на сцене. А в жизни серьёзные, даже мрачные. Но Слава всегда меня радует: я вижу, что он не теряет любопытства к окружающему миру, и всегда у него есть какая-то сумасшедшая идея.

— Африканские слоны спят стоя. Зачем? Может быть, они любят ночью пританцовывать?
— Нет, я думаю, чтобы все решили — табуретки. Они притворяются табуретками.

— Должен ли клоун служить в армии?
— Должен ли вообще кто-нибудь служить в армии?

— Импровизация в выступлении подобна изюминке в хлебе — но не выпекай хлеб из одного изюма. Согласен?
— Согласен. Последнее время слово импровизация меня отталкивает… Особенно, когда кто-то предлагает: «давай встретимся такого-то числа, сделаем импровизацию» — смешно.

Источник: http://www.chaskor.ru/p.php?id=11011